“В ДНЕПРОДЗЕРЖИНСКЕ ВСЕ СМЕРТНИКИ…”

Офицер Юрий Мелконов, командир взвода, который принимал участие в поиске черных ящиков ТЕХ самолетов, где погиб “Пахтакор”, рассказывает о своей службе в Днепродзержинской школе младшего авиасостава (ШМАС).

Авиация отразилась на многих событиях в моей жизни. И когда учился в Московском авиационном институте, и когда работал на авиационном заводе под Москвой, и когда служил в армии и даже сейчас, когда пишу рассказы об истории авиации.

Военную подготовку проходил на военной кафедре МАИ, где получил специальность «Авиационное вооружение» и звание лейтенанта-инженера.

Военную службу в кадрах Вооружённых сил СССР мне пришлось проходить на Украине, в городе Днепродзержинске. Служба проходила в 1978–1980 годах, офицером, как нас тогда называли, двухгодичником.

Воздухофлотский проспект

Направление для прохождения службы я получил в Киевский военный округ, для чего и прибыл поездом 7 августа 1978 года в город Киев. В предписании было сказано «прибыть воинская часть такая-то». Для того чтобы найти какую-нибудь воинскую часть в городе, надо обратиться в военную комендатуру. Киевская военная комендатура находилась около метро «Арсенальная», там у выхода из метро стоял памятник – горная пушка, напоминавшая про революционные события. В комендатуре посмотрели на моё предписание и на бумажке написали адрес – Воздухофлотский проспект, 6. Как выяснилось, по этому адресу располагался штаб всего Киевского военного округа, в том числе и управление 8-й отдельной воздушной армии ПВО (8ОВА ПВО), в которую я и был направлен.

На проходной штаба (в армии проходную называют КПП – контрольно-пропускной пункт) стояли аккуратные, подтянутые солдаты, строго проверявшие документы. Для меня сразу стало понятно, что это латыши, кого же ещё можно было поставить на самый ответственный пост в штабе (известно, что латышские стрелки охраняли квартиру Ленина в Кремле). Через проходную (КПП) входили и выходили делового вида офицеры в отлично отглаженных кителях. Чувствовалось, что служба в штабе Округа и вообще на южных рубежах большой страны им очень нравилась.

Офицер в кадровом отделе посмотрел мои документы, спросил о работе на гражданке.

Я ответил:

– Работал на авиационном заводе, был замначальника корпуса.

– Что такое корпус на заводе? – спросил кадровик.

– Корпус – это объединение трёх цехов, агрегатного, сборочного и испытательного. 700 человек рабочих и 90 инженерно-технических работников, – ответил я.

– Вот и хорошо, значит, с людьми работать умеете. Предлагаю направить Вас в Днепродзержинск в Школу младших авиационных специалистов преподавателем, командиром учебного взвода. У Вас семья, двое детей, а в Днепродзержинске нормально с квартирами, город хорошо помогает гарнизону. Получайте проездные документы и отбывайте сегодня к месту службы.

Снова поехал на вокзал, в кассы не пошёл, а отправился сразу к военному коменданту. Важный капитан службы военных сообщений написал на бумажке слово «Днепр», номер вагона и время отправления. Всякие мои сомнения относительно необычного билета отмёл сразу:

– Это бронь военного коменданта, идите на платформу и садитесь в вагон, скоро отправление.

Состав действительно уже был на перроне, а место оказалось в хорошем купейном вагоне, где меня встретили приветливые женщины-проводники. Фирменный поезд назывался «Днепр» и следовал из Киева в Днепропетровск. Всё было чисто и уютно. Чай принесли сразу, разговорились с попутчиками в купе. Ехали люди деловые, по техническим и снабженческим вопросам, один был даже директор завода. Нашлась бутылка коньяку, беседовали долго, обговорили все темы в мировом и местном масштабе. Уже поздно вечером директор мне сказал:

– В Днепродзержинске все смертники…

Фразу эту я запомнил надолго и вспоминал потом много раз…

Днепродзержинск

Днепродзержинск был городом необычным во многих отношениях даже для советского времени. Прежде всего, это был город промышленный – металлургия, машиностроение, химическая промышленность – все эти производства присутствовали в городе.

До 1936 года город назывался Каменское. Флагманом промышленности, несомненно, был Днепровский металлургический комбинат имени Ф.Э. Дзержинского (ДМКД) – шесть домен на берегу Днепра, полный металлургический цикл, сотни тысяч тонн стали, чугуна, проката, десятки тысяч работающих.

В 1887 году Южное-Русское Днепровское Металлургическое Общество, акционерами которого были бельгийские, польские и французские предприниматели, на купленной у сельского общества земле начали строить металлургический завод, и уже 2 марта 1889 года первая доменная печь дала днепровский металл. Сегодня бы таких предпринимателей назвали бы иностранными инвесторами. Интересно конечно, какие такие налоговые условия создал в те годы император Александр III, если иностранцы кинулись строить металлургические и другие заводы в России.

Накануне Первой мировой войны завод в Каменском стал наибольшим металлургическим предприятием России и выпускал 13-14% чугуна, стали и проката общероссийского производства, шпунтовых свай типа Ларсен, рельсы, стальных мелющие шары, трубы и много другой продукции.

Ещё в Днепродзержинске были Баглейский коксохимический завод, Машиностроительный завод, Вагонный завод, Днепродзержинское объединение «Азот» выпускавшее азотные удобрения. Особо надо отметить комплекс по производству аммиака, который построил знаменитый американец Хаммер в 1975 году.

Отдельной громадой в городе выделялся ПХЗ – Приднепровский химический завод. Категория «смертники» была связана как раз с этим предприятием – на комбинате проводилось обогащение урановых руд, которые добывались на юге Украины (Жёлтые воды). Руда обогащалась и отправлялась в Подмосковье в город Электросталь.

ПО «Приднепровский химический завод» (первоначально назвался завод № 906 первого главного управления Совета министров СССР) начал функционировать в 1948 году. Основное направление – производство урановых солей и их технологических растворов из шлаков, получаемых при выплавке ураножелезосодержащих руд на доменной печи № 6 металлургического завода им. Дзержинского (ДМК), где был получен уран для первой советской атомной бомбы.

Все эти металлургические, химические и другие производства способствовали тому, что Днепродзержинск отлично снабжался всеми видами продовольствия, в магазинах можно было купить почти всё, а в отделах рабочего снабжения (ОРС) на заводах – вообще всё по заказам. (Достаточно сопоставить, что наш машиностроительный завод в Подмосковье получал для работников 10-15 автомашин «Москвич» и «Жигули» в год, а ПХЗ – 150 машин, из них 10 – «Волги».)

К этому следует добавить, что в Днепродзержинске родился, вырос и работал на ДМК Леонид Ильич Брежнев, впоследствии Генеральный секретарь ЦК КПСС, здесь ему был установлен бюст по случаю присвоению генсеку звания дважды Героя Социалистического труда. Здесь же работал секретарь ЦК Компартии Украины Щербицкий. Как раз в период моей военной службы Щербицкого выбирали депутатом Верховного совета УССР, он приезжал на встречу с избирателями, встреча происходила в Доме культуры Баглейского коксохимического завода при гигантских мерах безопасности – одних сотрудников личной охраны прибыло 300 человек.

Надо сказать, что город Днепродзержинск имел ещё одну особенность по составу населения – сюда направляли людей, получивших определённое наказание, и тюрьма им заменялась работой на вредных производствах – как говорили, «отправили на химию».

Как стало известно уже в наше время, здесь учился в профтехучилище № 22 будущий президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, а из нынешних знаменитостей в Днепродзержинске родился и вырос лидер «Правого сектора» Дмитрий Ярош.

Главным памятником города была колонна «Раскованный Прометей», установленная в 1922 году. Вообще, Днепродзержинск был богат революционными и трудовыми традициями.

Школа авиационных механиков

Школа младших авиационных специалистов – ШМАС, войсковая часть № 78436, в Днепродзержинске находилась на окраине в районе, который назывался Соцгород.

В части были штаб, казармы четырёх учебных рот, большой трёхэтажный учебный корпус, учебный аэродром с полем и мастерскими ПАРМ. Были также солдатская столовая, баня, спортивный зал, санчасть, склады имущества и вооружения. Территория школы была довольно большая, для охраны назначался караул, было караульное помещение вместе с гауптвахтой. Гауптвахта не пустовала – как-никак в школе было более 1000 человек личного состава.

Школу возглавлял полковник Краев, редкий по знанию службы и умению командовать человек. Замполитом был подполковник Яшкеев, тоже редкий по умению проводить линию партии политработник. Ещё было два заместителя подполковники – один по учебной части, второй по строевой службе. Заместитель командира по строевой части подполковник Гарбузов являлся одновременно и комендантом гарнизона города Днепродзержинска.

Всего воинских частей в городе было три – наша авиационная школа, батальон понтонёров, их парк располагался рядом с нами через забор, они держали мост через Днепр и в случае чего должны были быстро его навести, и батальон военных строителей на ПХЗ.

Учебные роты в школе готовили авиационных механиков по четырём основным аэродромным специальностям. Первая рота – по самолётам и двигателям, вторая – по авиационному оборудованию и электрике, третья – по радиооборудования и четвёртая – по авиационному вооружению.

Меня направили в четвёртую роту к оружейникам. Встретил командир роты майор Владимир Иванович Рыжаков. Он сразу отвёз меня в общежитие, поселил в комнату. Сказал: «Устраивайтесь, Юрий Юрьевич, а завтра приходите в часть, будем организовывать учебный процесс и будете знакомиться со взводом и офицерами роты».

В комнате общежития я познакомился со вторым двухгодичником, который тоже приехал в тот же день – с лейтенантом Виктором Блаженко, он окончил торгово-финансовый институт в Ленинграде, и ему предстояло быть в нашей школе начальником финансовой части – начфином.

Вместе с Виктором сразу пошли в продовольственный магазин, купили сало (1978 год!), сыр, масло, хлеб, початки кукурузы и бутылку водки. Кукурузу сварили, нарезали сала и хлеба, выпили. Рассказали друг другу, кто откуда приехал, о семьях, детях и о работе.

Четвёртая рота

На следующий день пошёл в часть осваивать службу. На складе вещего довольствия получил целую гору имущества — галифе, шинель, фуражку, портупею, рубашки, сапоги, полевую сумку, погоны и много других важных вещей. Всё это сложил в плащ-палатку и завязал в большой узел. Здесь же в части меня отвели в швейную мастерскую. Портной старик-еврей снял мерку и совершенно недорого за два дня сшил мне брюки и китель.

В роте познакомился с офицерами-командирами взводов лейтенантом Даниленко, капитаном Чёрным, капитаном Николаем Ковальчуком, замполитом роты капитаном Диденко, старшиной роты прапорщиком Швачко, прапорщиком Шкляренко, который был заведующим учебным хозяйством. Это сейчас можно обратить внимание, что большинство офицеров были украинцами, они стремились служить на Украине и служили хорошо и достойно. Через пару месяцев командиром взвода приехал капитан Иванов из крымского аэродрома Бельбек, а представителем нашей роты на учебном аэродроме стал литовец старший лейтенант Костас Балзерис. Это был дружный офицерский коллектив, способный выполнять задачу по подготовке кадров для истребительной авиации ПВО. Все офицеры были отличными специалистами, имеющими опыт работы с авиатехникой в строевых частях.

Я сдружился с Колей Ковальчуком, мы были одногодки, Николай начинал службу в армии простым солдатом в этой же школе, служил в авиаполку, потом окончил авиационно-техническое училище, стал офицером и в итоге пришёл в ту же часть, где начинал службу. И кстати, встретил здесь командира своего учебного взвода капитана Вдовина, которого вскоре офицеры роты дружно проводили на пенсию.

Надо сказать, что мы, специалисты-оружейники, считали себя людьми особыми – мы работали с оружием, авиационными пушками, снарядами, бомбами, ракетами, с взрывчатыми веществами, то есть с реальной опасностью. Надо было обладать техническими знаниями, уметь обращаться со многими типами боеприпасов, быть осторожным во всех проявлениях эксплуатации техники и вооружения. Это братство оружейников незримо проявлялось всегда, и мы пронесли его через многие годы службы.

Офицеры учили солдат по определённым типам самолётов. Капитан Чёрный – по вооружению МиГ-23, Ковальчук и Иванов – по Су-15.

Мне достался самолёт-перехватчик МиГ-25, а мой взвод имел номер 44. Вооружения на этом самолёте было немного: всего четыре ракеты Р-40, но был ещё целый аппаратурный отсек вооружения за кабиной лётчика, панель управления вооружением из кабины лётчика и четыре огромных сложных пусковых устройства АПУ-84-46.

За каждым взводом закреплялся свой учебный класс, который надо было оборудовать под свой тип самолёта. Там были схемы, стенды, блоки аппаратуры. Для каждой изучаемой темы требовалось иметь наглядные пособия. Широко применялись технические средства обучения.

Технически школа была оборудована очень хорошо, было даже учебное телевидение.

Считалось, что школьная телестудия ранее стояла на атомном ледоколе «Ленин», но потом была демонтирована и передана в вооружённые силы. По телевизору мне поручили впоследствии читать курс электротехники сразу для всех взводов роты.

Изучаемые предметы были весьма разнообразны. Начиналось всё с политической подготовки. Занятия по политподготовке, согласно указаниям Главного политического управления Советской армии, необходимо было проводить только в утренние часы, когда хорошо усваиваются разные умные мысли.

Основная специальность читалась в классе на технической подготовке, а практические навыки по обслуживанию авиатехники солдаты приобретали на занятиях на учебном аэродроме. Политзанятия и техническую подготовку проводил только командир взвода, а занятия на аэродроме проводили опытные офицеры-практики.

Ещё изучали Уставы Вооружённых сил СССР, защиту от оружия массового поражения (ОМП). Стрелковую подготовку по изучению карабина Симонова (СКС) обычно читал сержант замкомвзвода. Занятия по стрелковой подготовке заканчивались в конце периода обучения зачётными стрельбами, которые выполнялись всем взводом на стрельбище за Соцгородом.

Строевую подготовку тоже проводил замкомвзвода, но сержанты часто были заняты в разных нарядах и дежурствах, поэтому эти предметы тоже приходилось читать командиру взвода.

Остальное учебное время отводилось физической подготовке летом в гимнастическом городке, а зимой в спортзале. Руководил физподготовкой в части майор Петрович, очень требовательный и строгий преподаватель. Солдаты ежедневно бегали круг в 1 км вокруг части, а иногда 3 или 5 км.

Учились солдаты по полгода, призывники прибывали в часть в соответствии с весенним и осенним призывом, проходили курс молодого бойца, принимали присягу и приступали к занятиям по специальности.

В конце всего курса назначались экзамены по всем предметам. Из Киева приезжала комиссия, состоявшая из старших офицеров по авиационным специальностям, политработников и других начальников. Здесь начиналось самое интересное – взвод должен быть «отличным», то есть более 50% солдат тоже должны быть отличниками, иметь отметки «4» и «5» по всем предметам. Ну и само собой, командир взвода тоже должен быть отличником, например, стрелять из пистолета ТТ на «отлично», что автор неоднократно подтверждал.

Солдаты

В учебном взводе было до 40 человек солдат, четыре отделения по 10 человек. Командиров отделений назначал командир взвода после прохождения курса молодого бойца, за это время присматривался к людям и подбирал кандидатуры. Командирам отделений присваивалось звание «ефрейтор» – одна лычка на погоны. Ефрейтора ещё присваивали секретарю комсомольской организации взвода.

Солдат набирали обязательно с десятиклассным образованием – авиационная техника достаточно сложная, нужно было иметь хороших специалистов.

Национальный состав взвода отражал успехи демографии в советской стране. Больше всего было азербайджанцев, узбеков, таджиков, казахов, киргизов, русских два на взвод, украинцев два, немцев из Казахстана три, грузин один. Всего во взводе, я как-то считал, были представители 14-ти национальностей, даже венгр из Ужгорода. Помню, отличный, толковый, исполнительный солдат был дунганин.

Специалисты были самые разные, из Средней Азии в основном сельские механизаторы, рабочего опыта было у всех очень мало. Запомнились несколько человек шахтёров с Донбасса. Это были уже мужики постарше, с особым знанием жизни, хорошие солдаты. От них я тогда узнал, как добывают уголь в шахте и что такое «тормозок» – оказывается это небольшой сухой паёк, чтобы перекусить под землёй.

Никаких национальных конфликтов во взводе и роте за два года ни разу не было, да и быть не могло при советской системе воспитания молодёжи. Защита Отечества воспринималась как священный долг и обязанность каждого гражданина СССР. Как командир я всегда говорил солдатам: «Вы служите не мне, вы служите Родине, а мне поручено командовать вами, обучить военной специальности».

Надо сказать, что за время службы я обучил военному делу более 250 человек, в каждом своём солдате был уверен и пошёл бы с ним в бой, зная, что ни один из них не подведёт. Тогда и подумать было невозможно, что всего лет через десять они окажутся за разными границами и, может быть, даже по разные стороны фронта.

Сержанты

Заместителем командира взвода назначался сержант. Он подбирался из солдат, которые прослужили не менее полугода, показали отличные знания по всем предметам и физподготовке, проявили лидерские качества и показали себя способными преподавателями, потому что сержантам тоже надо было проводить занятия. Следует отметить, что дедовщины не было, все солдаты были одногодками и постоянный надзор командиров всех степеней обеспечивал соблюдение Уставов и поддержание воинской дисциплины.

Роль сержантов в армии очень высока. На них непосредственно лежит ответственность за работу с солдатами, воспитание и обучение личного состава.

Когда я пришёл в школу, первым сержантом моего взвода был азербайджанец Гейдар Алиев. Толковый, знающий, умелый младший командир, мы быстро сработались. Вторым сержантом был Александр Степченко из украинской Сумской области, вольного духа у него было побольше, но и с ним мы тоже вместе прошли много месяцев службы.

Мамин день

Была в школе и такая форма работы, когда в часть на целый день приходили женщины. Это были члены женсоветов заводов. Мероприятие называлось «Мамин день», проводилось два раза в год и всегда с радостью ожидалось всем личным составом. Заметим, что никаких «советов солдатских матерей» тогда ещё не было, они появились только в 1980-х годах.

Женщины приносили с собой варенья, всякие заготовки в банках, огурцы и помидоры. Они располагались в столовой и готовили солдатам завтрак, обед и ужин. Делали кашу, варили настоящий украинский борщ, готовили всякие салаты и делали выпечку – пироги и сладости. И ещё жарили котлеты, надо сказать, что в армии никто обычно тысячи котлет не делает, а женщины ловко лепили их с разными специями и по домашнему рецепту.

Им хотелось, что бы солдат почувствовал домашний уют, вспомнил маму и семью. Так и ходили они среди моих узбеков, азербайджанцев, туркмен, прикладывая периодически платочек к глазам, гладили стриженые чёрные головы и приговаривали: «Может быть, и моего Павлушку чья-то мать пожалеет, он пограничником в Туркестане служит».

Стажировка в боевом полку

После завершения полугодичного курса обучения учебный взвод отправляли на стажировку на 10 дней в строевой авиационный полк. Для моего взвода это были аэродромы в Кайдаках под Днепропетровском и в Василькове под Киевом, где базировались истребители-перехватчики МиГ-25.

В первую стажировку мы отправились в октябре 1978 года в Кайдаки вместе с другим учебным взводом из нашей школы. Приехали на электричке из Днепродзержинска в Днепропетровск и прибыли на аэродром. Однако полк почему-то не был готов принять и разместить такое количество солдат, и в тот же день поступила команда немедленно отправляться обратно в школу и практику проходить на учебном аэродроме.

Вообще, стажировка считалась сложным и хлопотным процессом, при первой возможности её отменяли и старались солдат не возить туда и обратно по стране – в пути могли происходить всякие происшествия и приключения.

Стажировка в Василькове

Вторая стажировка должна была проходить в марте 1979 года. Это уже был взвод, который я обучил и воспитал самостоятельно с первого дня. К стажировке готовился очень ответственно. Однако командир школы полковник Краев, рассматривая приказ о направлении 44-го взвода на стажировку в город Васильков под Киевом, распорядился, чтобы командир 4-й роты майор Рыжаков поехал вместе со старшим лейтенантом Мелконовым и лично проследил и помог в организации процесса стажировки. Краева можно было понять – посылать неопытного командира взвода в столичный гарнизон, где рядом находился штаб нашей 8-й воздушной армии, постоянно наезжало начальство с желанием лишь бы к кому придраться для демонстрации служебного рвения, было бы неосторожно. Так что в Васильков мы поехали с Владимиром Ивановичем Рыжаковым.

Ехать надо было на поезде из Днепропетровска в Киев. Военный комендант в Днепропетровске ночью быстро и чётко посадил 40 наших солдат в вагон, козырнул и отправил нас в Киев.

Если в своё время как офицер я ехал в купейном вагоне, то сейчас солдаты перевозились в общем вагоне. Удобств и матрасов никаких, одеяло и подушка – это шинель и шапка.

Поезда на Украине – это отдельная песня. Многие тысячи людей с тюками, чемоданами и сумками едут в одну сторону, и другие тысячи направляются в другую. Запомнились женщины в одинаковых коротких бархатных жакетках в талию. Ночные вокзалы, люди, полустанки, паровозные гудки, мелькающие огни, запах дыма, бесконечные составы с углём и товарными вагонами – картина совершенно необычная. Про дорогу можно сказать словами из песни группы Любе:

«Дорога, дорога, ты знаешь так много

О жизни такой непростой…».

Аэродром «Васильков»

До Василькова добрались утром на электричке. Военный городок там был довольно большой – 146-й истребительный авиационный полк (в/ч 23234) , ОБАТО – отдельный батальон аэродромного обслуживания, склады армейского имущества, радиотехнические подразделения и другие части.

На КПП полка нас ждали. Дежурный сопроводил наш взвод до спортивного зала, здесь мы должны были обосноваться.

Солдаты отправились таскать железные кровати и матрасы, получали постельные принадлежности, одеяла и организовывали быт. Всем процессом командовал сержант заместитель командира взвода. Убедившись, что личный состав устраивается нормально, мы с Владимиром Ивановичем отправились в штаб полка докладывать о прибытии.

Было 8 марта 1979 года. Погода была довольно холодной, туманной. В полку шли плановые полёты, самолёты взлетали, носились в небе и заходили на посадку. Вообще, в воздухе витало состояние какой-то тревоги. Вдруг в гарнизоне все забегали, в штаб быстро входили и выходили разные люди.

«Самолёт упал», – сказал нам дежурный по части. Мы поняли, что сейчас всем будет не до нас. К штабу резко подъехал забрызганный грязью УАЗик, из него вышли два лётчика в кожаных куртках, один из них хромал, и направились в кабинет командира полка.

В штабе нам с Владимиром Ивановичем выписали направление в офицерскую гостиницу, и уже когда мы уходили, из кабинета командира полка доносилось: «Вы что там за кувыркание устроили? Вам что, полётного задания мало? Сожгли в воздухе совершенно исправный самолёт! Да вас под трибунал надо отправить!».

Офицерская гостиница

В гостинице жили офицеры – и холостые, и женатые, командировочные специалисты промышленности, занятые всякими доработками и ремонтом техники, бегали дети, было развешано бельё.

В нашей комнате уже проживали два офицера – капитан технической службы и лётчик старший лейтенант. У лётчика над кроватью был прибит к стене домашний такой коврик и посередине приколот орден Красного Знамени.

Этот орден он получил за разведывательный полёт над Израилем. Всю страну проскочил за 10 минут, всё, что надо, сфотографировал. Однако температура в кабине поднялась до 50 градусов, отказала система вентиляции. Но он сумел выполнить задание и успешно завершил полёт.

Устроились в гостинице и сходили снова проверить, как расположились наши солдаты. В общем, всё прошло нормально, койки расставили, застелили, устроили вешалку. В зале было тепло. Сержант наладил службу дежурных дневальных. Солдат поставили на довольствие в аэродромной столовой, уже ходили на обед и на ужин.

Сами мы тоже пошли и стали на довольствие в лётно-техническую столовую. Столовая для офицеров есть только в авиации и традиция эта идёт ещё от первых воздухоплавательных отрядов Русской императорской армии. Лётчиков всегда кормили по отдельному рациону, восполняли калории и заодно обеспечивали питанием технический состав. Это были завтрак, обед и ужин. Заплатили довольно символические деньги и нормально поужинали.

«Тангаж предельный»

Вечером в гостинице офицеры рассказали, как произошла катастрофа самолёта.

«…МиГ-25, спарка 2-й эскадрильи (учебно-тренировочная машина – спереди обучаемый, сзади лётчик-инструктор). Пилот – молодой лейтенант, инструктор – полковник, начальник авиации дивизии. Полковник «вывозил» лейтенанта, принимая у него экзамен на допуск к самостоятельным полётам. Взлетели и перешли в зону пилотирования, километров на 30 южнее Василькова в сторону Белой Церкви. Нормально выполняли полёт, потом полковник задал положение – перевёрнутый полёт с отрицательным углом к земле и говорит: «Выводи».

Молодой подвигал ручкой управления, пошевелил педалями – самолёт не реагировал. «Не могу», – ответил лейтенант. «Дай я сам», – взял управление на себя полковник. Однако его манипуляции тоже не к чему не привели.

Надо сказать, что МиГ-25-й – машина очень чувствительная к углу атаки, два мощных двигателя требовали много воздуха для своей работы, и воздух этот должен поступать через большие воздухозаборники широким сформированным потоком. Однако положение самолёта было очень неприятным: воздухозаборники сильно затенены, и поток воздуха в двигатели почти не поступал, и ещё в таком положении резко упадала эффективность рулевых поверхностей, они обтекались турбулентным потоком, поэтому плохо реагировали на команды управления.

В системе управления самолётом все эти случаи предусмотрены, и лётчику сообщается предупредительная информация. В данном случае речевой информатор (РИ) женским голосом сообщил: «Тангаж предельный» (угол тангажа – угол между продольной осью летательного аппарата и горизонтальной плоскостью). Такие сообщения специально делаются женским голосом (как лётчики говорят: «Баба им сказала»), чтобы выделить из других радиопереговоров, спокойный женский голос не нервирует мужчин, такую информацию они воспринимают более правильно и соответственно действуют.

Напомним, что всё это происходило в полёте вниз головой, земля неслась навстречу, топливо лилось рекой, горение происходило, температура в камерах сгорания росла, а воздух в двигатели не поступал. «Баба» им и говорит: «Пожар левого двигателя» и через секунду: «Пожар правого двигателя». Пожар в небе – явление неприятное и, в общем-то, необратимое.

Полковник дал команду молодому: «Прыгай!», молодой сгруппировался и катапультировался. Полковник тоже воспользовался катапультой вслед за ним. Но перед тем, как прыгнуть, нажал кнопку «Приведение к горизонту» на ручке управления.

Система автоматического управления (САУ) чётко выполнила команду – перевернула самолёт, перевела его в горизонтальный полёт, и многотонная машина в беспилотном варианте ещё какое-то время продолжала полёт со снижением, пока не ударилась плоско о землю, взорвалась, двигатели улетели вперёд, фюзеляж разрушился. Упал самолёт в поле, на земле ничего не повредил.

Приземление лётчиков прошло успешно, нашли их быстро и доставили в штаб, где комполка делал первые выводы, хотя в полку и так всем были понятны причины катастрофы, тут уж, извините, все грамотные авиационные специалисты. Наливай…».

Давай на яму!

На следующий день по плану встретились с начальником Инженерно-авиационной службы полка (ИАС), познакомились с инженером полка по вооружению, сходили на экскурсию в эскадрилью, в ТЭЧ (технико-эксплуатационная часть), то есть выполняли план стажировки. Когда были на аэродроме к нашему взводу прибежал солдат-посыльный из штаба: «Товарищ старший лейтенант, Вам надо прибыть к командиру полка!».

Прибываю в штаб, вхожу в кабинет комполка. Командиром 146-го гвардейского истребительного авиационного полка в то время был гвардии подполковник Боков Леонид Фёдорович. Про него было известно, что он отличный лётчик, имеет орден Красной Звезды за то, что посадил самолёт с неисправным шасси – в авиации такие вещи очень уважают.

Командир сразу дал вводную:

– Вот, что, старлей, бери своих орлов и давайте на яму, выкапывать спарку!

Орденоносца можно было понять – в авиационном полку солдат очень мало, буквально по несколько человек в каждой эскадрилье. Упавший самолёт обычно выкапывает та эскадрилья, чей самолёт упал.

– Товарищ, командир полка! Разрешите доложить, у меня план стажировки, утверждённый моим командиром и согласованный со штабом армии, мне надо будет экзамен организовывать по технической подготовке, – докладываю я.

– Все экзамены и акт стажировки сделает тебе инженер полка, твоему командиру я позвоню, а сейчас получай чулки от ОЗК, химик тебе выделит, и завтра с утра в поле!

Я козырнул и пошёл докладывать ситуацию майору Рыжакову. Владимир Иванович всё понял:

– Вы, Юрий Юрьевич, езжайте с солдатами на раскопки, а я здесь с инженером полка согласую, как будем проводить стажировку.

Крыло с Красной звездой

Утром нашему взводу выделили грузовой автомобиль «Урал», солдаты уже надели чулки от ОЗК (ОЗК – общевойсковой защитный комплект, представлял собой прорезиненную накидку-комбинезон и бахилы на ноги. Предназначался для защиты личного состава всех родов войск Советской армии от оружия массового поражения ОМП). Бахилы или чулки были непромокаемыми и довольно часто использовались для хозяйственных работ в частях, а также рыболовами и охотниками.

По прибытии на место падения провёл рекогносцировку. Место падения охранялось воинским караулом. Четыре солдата во главе с сержантом, с карабинами СКС с примкнутыми блестящими штыками, установили палатку и грелись около костра. Охрана не была напрасной – периодически подъезжали на телегах местные жители с разными просьбами: «Командир, трубочку яку можно взять? В хозяйстве очень нужно…» или «Колёса не продадите, мы тележку сделаем, сено возить и всякое такое…».

Ещё караул был нужен, так как на самолёте оставались блоки секретной аппаратуры – система распознавания «свой-чужой», аппаратура и антенны радиосвязи, радиолокационная станция, блоки вооружения. На обломках работали специалисты по РЭО (радиоэлектронному оборудованию), они снимали «зелень» (зелёные антенны радиоустройств).

Погода была туманная и прескверная, шёл мелкий дождь и мокрый снег, местами в поле лежал снег, температура была где-то плюс градуса два.

Основные обломки находились в поле метрах в 200-х от шоссе Киев – Одесса. Предполагалось, что солдаты будут цеплять тросом крупные части планера и тягач потащит их к шоссе. Возле дороги автомобильным краном всё это будет грузиться на бортовой автомобиль и отвозиться в Васильков на аэродром.

Обычная практика, когда найденные детали самолёта выкладываются в ангаре на контуре самолёта, не применялась – причины катастрофы были очевидны, виновные определены, поэтому обломки просто складировали в дальнем углу аэродрома.

Для перетаскивания обломков с поля применялся большой артиллерийский тягач АТ-Т. Мощная машина зарывалась на метр гусеницами в почву, докапывалась до твёрдой земли и только тогда двигалась вперёд. А земля – украинский чернозём, как гречневая каша, и на метр он был, и на два, может, и глубже.

Приступили к работе, таскали шасси, крылья, стабилизаторы, кучи проводов и трубопроводов, всё это вперемешку с чёрной жирной землёй. Кран работал не переставая, загружая очередной «Урал».

По шоссе Киев – Одесса проходило много машин, в том числе иностранных. Все они останавливались, смотрели, фотографировали. А мы так по-деловому стропили, подымали в воздух и грузили большое серебряное крыло с Красной звездой.

Потом приехало ГАИ и строго указывало автоводителям: «Проезжайте, товарищи, не задерживайтесь!».

Солдатиков покормить

Перед выездом из части утром я забежал в столовую, нашёл прапорщика, который там командовал и оставил ему «расход» (по военному, заявку с данными о том, сколько военнослужащих необходимо накормить) и написал, что обед надо будет доставить в поле к месту работ.

Время подходило к часу, потом к двум, и никто обед нам привозить не собирался. Солдаты мои сидели в кузове тягача мокрые и грустные. Мобильников тогда не было, и позвонить было неоткуда. Нащупал, сколько у меня денег в кармане и решил купить солдатам в каком-нибудь магазине хлеба, консервов. А где магазин? До ближайшей деревни метров 500. Взял двух солдат и пошли в деревню. В домах жизни никакой не наблюдалось, людей не было видно. Один дом вроде с огнями, заходим – почта! Женщины сидят, письма, газеты раскладывают.

– Скажите, пожалуйста, а где тут ближайший магазин? – спрашиваю.

– Магазин в соседней деревне, это пять километров. А что Вам надо, водки, наверное, купить хотите, хлопчики? Холодно, небось, в поле-то железки выкапывать! – спрашивают женщины.

– Да нет, – говорю, – солдат покормить надо, обед не подвезли, – и разъясняю обстановку.

– Ах, солдатиков покормить! Что же ты сразу не сказал! А сколько у тебя солдат, эти, что ли, двое? – спрашивают почтовые работники,

– Да нет, тридцать человек (на яму поехал не весь взвод, наряд и больные остались в спортзале), вон они в поле мокнут, – отвечаю.

Женщины вскрикнули, заохали, накинули платки и побежали по домам, минут через 15 принесли мешки с буханками хлеба, консервами, кусками сала, банками огурцов и помидоров. Я совал деньги – не брали.

– Ты что, лейтенант, у нас самих сыновья в армии, это я, как своего ребёнка покормила, – сказала одна из женщин.

Еду разделили поровну, обед получился знатный. Накормили украинские женщины моих азербайджанцев, туркменов, таджиков и солдат других национальностей. Нигде больше я не встречал такого отношения к военным, как на Украине, вот уж действительно, тогда говорили: «Армия и народ едины!».

Работали потом до вечера, отправляли грузовики в гарнизон. Возвратились уже затемно. Проследил, чтобы солдаты сходили в столовую на ужин. В столовой нашёл того прапорщика и спрашиваю:

– Что же ты нам обед не привёз?

– Запамятовал, товарищ старший лейтенант, много работы сегодня было, картошку привезли, разгружали. Следующий раз я вам всё непременно доставлю, – смущённо отвечал прапорщик.

Хотел поругаться, но как-то уже не смог, перегорело. День выдался трудный, еле добрался до гостиницы. Владимир Иванович рассказал, что дозвонился до нашей школы, командир разрешил ещё один день поработать на яме, потом продолжать ускоренную программу стажировки.

На следующий день снова поехали к месту падения. Все большие детали и куски самолёта уже вытащили, мы собрали мелкие обломки. Местные власти просили как можно быстрее завершить работы по ликвидации последствий катастрофы. После нас привезли ещё солдат из других частей, и они быстро собрали всё до винтика.

Потом из Киева из штаба 8-й армии (8-я отдельная армия ПВО) приезжало начальство и инженер армии по вооружению. Мы с ним прошли посмотреть на кучу обломков на аэродроме, и он сказал: «Берите всё, что нужно для оборудования класса по вооружению самолёта МиГ-25, всё, что унесёте в рюкзаках. Сделайте к осени образцовый классс!».

В воскресенье мы с Владимиром Ивановичем сдали солдат на попечение васильковских замполитов для проведения гарнизонных мероприятий, а сами поехали в Киев. Побывали в Софийском соборе, прошли по Крещатику, специально проехали в Киево-Печорскую лавру, спустились в пещеры. Вышли к Днепру, к мостам Патона и Метромосту. Киев – город удивительной красоты!

План стажировки выполнили полностью, сдали экзамен. Весь взвод возвращался с полными рюкзаками железок. В школе что-то отдал в другие взводы по другим специальностям, но основное оставил у себя, и всё лето мы делали в классе стенды по вооружению самолёта МиГ-25.

Первый стенд представлял собой кабину самолёта, где был подключён настоящий щиток вооружения, вставлены некоторые приборы, всё остальное на картине я нарисовал сам. Второй стенд наверху показывал ракету под крылом самолёта, и когда в кабине последовательно включались команды подготовки к пуску, на ракете загорались лампочки в источнике питания, головке самонаведения, цепях пуска ракетного двигателя.

Надписи на стенде у меня писал солдат-украинец, я ему объяснил, что нужно написать «Авиационная самонаводящаяся ракета Р-40». Прихожу, написано «Авиационная самонаводяща ракета Р-40». Пришлось мне самому дописывать «яся» в промежуток между словами.

В целом, класс получился хороший, вести обучение стало намного проще и эффективнее.

Столкновение в бескрайнем небе

11 августа 1979 года была суббота. Учёба в Школе проходила, как обычно, по расписанию. В субботний день занятия проводились до обеда, потом офицеры были свободны, а солдаты имели личное время или занимались по расписанию замполита роты. По распорядку, после субботних занятий перед обедом личный состав занимался уборкой территории вокруг ротной казармы. Я наблюдал, как солдаты подметают дорожки, и вдруг снова какое-то чувство тревоги снова распространилось в воздухе.

Солдаты обратились ко мне:

– Товарищ старший лейтенант, смотрите! – и показали на небо.

Два чётких инверсионных следа встречались высоко в небе под углом градусов сто, но продолжения не было. Над Днепродзержинском был перекрёсток воздушных путей – коридоров полётов гражданских самолётов. На относительно низкой высоте летали по местным авиалиниям – самолёты Як-40 или Ан-24, а на самой большой высоте проходили дальние рейсы лайнеров Ту-134 и Ту-154, они-то и оставляли инверсионные следы.

От автопарка к штабу быстро подъехал командирский УАЗ, замкомандира части подполковник Гарбузов, он же начальник военного гарнизона города Днепродзержинска, выбежал из штаба, вскочил в УАЗ и умчался в город. Самым информированным на тот момент оказался офицер-дежурный по части, он и сообщил, что разбился самолёт, в горисполком вызвали коменданта гарнизона. Пока офицерам отлучаться из части запрещено, надо ждать указаний.

Где-то через час подполковник Гарбузов вернулся и на совещание к командиру части вызвал командиров рот. Наш майор Рыжаков крикнул: «Никуда не отлучаться, ждать меня!» и побежал в штаб. Вернулся он через полчаса и собрал командиров взводов.

Действительно, оказалось, что произошла крупная авиакатастрофа, в воздухе столкнулись два пассажирских самолёта, обломки упали на правый берег Днепра в районе деревень Куриловка и Николаевка. Наша часть привлекалась к мероприятиям по ликвидации последствий этого несчастья. Прямо сейчас надо было выделить от нашей роты взвод для охраны до утра обломков самолётов.

Конечно, в роте я был самый опытный в части выкапывания самолётов, но комроты Рыжакову тогда сказал:

– Владимир Иванович, завтра утром из Риги симферопольским поездом приезжает моя жена с детьми. Я должен их встретить, а сегодня надо подготовиться в квартире. Однако если всё-таки нужно будет выделить взвод на место кататострофы, зовите меня, опыт есть, лучше никто не справится.

На охрану обломков послали взвод капитана Чёрного, а я уехал домой, но приказал сержанту замкомвзвода быть в готовности и следить за информацией о событиях. Дома занимался уборкой и подготовкой квартиры. Вдруг часов в девять вечера звонок в дверь, открываю – солдат-посыльный (телефонов не было).

– Товарищи старший лейтенант, Вам необходимо будет прибыть в часть завтра в шесть утра, Ваш взвод выделяется для ликвидации последствий авиакатастрофы.

– Понял. Свободны, следуйте обратно в часть.

Встретить своих уже не удавалось. Мы специально списались перед этим с женой Зоей в письмах, чтобы они брали билет на воскресенье 12 августа, когда у меня нет занятий, дежурства в патруле или в карауле.

Моим соседом по лестничной клетке был старший лейтенант Жидко, который служил в нашей школе в строевой части. Позвонил ему в дверь, постояли, перекурили, попросил его завтра встретить моих. Он обещал.

Сборы были недолги. Вообще, по боевой тревоге полагалось прибыть в часть в полевой форме и с тревожным чемоданчиком, ибо неизвестно, сколько времени потребуется для выполнение боевого задания. Полевая форма — это галифе и гимнастёрка с неблестящими пуговицами, зелёными погонами с такими же зелёными матовыми звёздочками. К этой форме полагалось носить сапоги и портупею. Ещё эту форму называли ПШ (полушерстяная). За всю службу больше носить этот комплект не пришлось. Форму я приготовил, а чемоданчик решил не брать, вроде тут всё рядом.

12 августа 1979 года

В шесть утра я был в части. Мой взвод уже позавтракал, солдатам выдали фляги с кипячёной охлаждённой водой. От нашей школы на место катастрофы направлялись четыре взвода, по одному от каждой роты. Все были готовы к отъезду и находились в ожидании.

От капитана Чёрного, который вернулся после ночного дежурства на обломках, узнали кое-какие подробности. Да, катастрофа произошла, все погибли (потом стало известно, что погибли 178 человек). Место охраняется милицией, район перекрыт.

Столкнулись два пассажирских самолёта Ту-134. Первый рейс Кишинёв – Воронеж и далее Челябинск, второй – Ташкент – Минск, в одном из них футбольная команда «Пахтакор» летела на игру с минским «Динамо». Оба шли на одной высоте, вероятно, диспетчер назначил самолётам один и тот же эшелон (высоту полёта) – 8400 метров.

Командовал нашей группой взводов заместитель командира школы подполковник Гарбузов. Город подал автобусы только в восемь утра. Заполнили автобусы и двинулись, колонну сопровождала ГАИ. Переехали на правый берег Днепра и направились в сторону деревни Николаевка. Ехали вдоль колхозных полей, никаких следов катастрофы не просматривалось, и только ближе к деревне в поле увидели странный предмет. Когда подъехали ближе, стало понятно, что это хвост самолёта.

Вообще-то, были какие-то надежды: разбиться можно по-разному – спланировать или ещё как-то, но в авиации все грамотные – если дырка в фюзеляже, лететь можно, если нет крыла – лететь можно, но если нет хвостового оперения, то никто никуда не улетит.

Автобусы остановились, мы вышли осмотреться. Слева и справа – колхозные поля. И тут замечаем сумки багажа около дороги и труп женщины около кювета, там дальше ещё труп…

Подполковник Гарбузов координировал наши действия со старшим группы подразделения Гражданской обороны, которая работала в этом районе. Решили выйти на берег Днепра и прочесать местность для сбора предметов, деталей самолёта, багажа пассажиров. Солдаты будут нести плащ-палатки и туда складывать находки. Трупы и фрагменты тел солдаты брать не будут, этим займутся члены санитарных дружин Гражданской обороны – у них есть комбинезоны, перчатки, носилки и марлевые лицевые повязки.

Представители Аэрофлота просили солдат обратить внимание на поиски «чёрных ящиков», блоков системы регистрации параметров полёта (СРПП).

Люди в штатском предупредили, что надо найти личное оружие членов экипажа – три пистолета Макарова и 24 патрона. Это было время после нападения 15 октября 1970 года террористов отца и сына Бразинскасов на экипаж самолёта Ан-24 Сухумского авиаотряда с целью угона самолёта. При этом бортпроводница Надя Курченко была убита, а три члена экипажа ранены, самолёт угнали в Турцию. Тогда в Аэрофлоте приняли решение вооружать всех членов экипажей пассажирских самолётов личным оружием.

Вышли на берег Днепра, рассредоточились, солдаты встали цепью, перекрывая довольно большую площадь. На берегу Днепра лежал авиадвигатель, очевидно, это был самый тяжёлый элемент конструкции самолёта, и он улетел по курсу столкновения дальше всех.

Интересно, что 11 августа была суббота, стояла переменная облачность, на пляже было много отдыхающих. Вдруг набежала тучка, пошёл небольшой дождик, и все люди ушли с берега. Через две минуты на пляж грохнулся авиадвигатель.

Цепь двигалась дальше от Днепра, собирали всё, что попадалось. Были тела, фрагменты тел, что-то от самолёта, что-то из багажа. Было много обуви, женские косметички.

В деревне Николаевка находилась большая часть фюзеляжа, крылья от самолёта Кишинёв – Воронеж. Этот самолёт получил удар по хвосту в районе двигателей, хвост ему отрубили, фюзеляж раскрылся, все пассажиры и багаж высыпались. Их мы и собирали. В фюзеляже тоже остались люди, те, кто был пристёгнут, так и остался сидеть на месте.

Ближе в лесу нашли магнитофонную панель от разрушенного бортового регистратора полётных данных системы МСРП. Тогда параметры полёта записывались на магнитофонную ленту, причём писали только последние 30 минут полёта. На найденной панели плёнки не было, улетела.

Солдаты вели себя спокойно, выполняя свою работу. Заметил, что рядовой Абдулаев, когда находили тело, что-то тихо шептал, как молитву читал.

Так, двигаясь цепью, мы вышли к месту, где находились обломки второго самолёта Ташкент – Минск. Опять отдельно лежал стабилизатор хвостового оперения (получалось, что самолёты стукнулись хвостами и оба лишились хвостового оперения), а всё остальное представляло собой обгоревшую кучу обломков самолёта и фрагментов людей. Среди кучи выделялись стойки шасси. Всё ещё дымилось.

Эту кучу санэпидемстанция поливала какой-то жидкостью. В воздухе стоял устойчивый трупный запах. Вокруг ходили милиционеры, люди в форме гражданской авиации, медработники в белых халатах, санитарки в комбинезонах санитарных дружин гражданской обороны и военные.

Над местом катастрофы постоянно летал самолёт-разведчик Ан-24, люки были открыты, и он фотографировал местность по курсу одного самолёта, потом второго, с одной высоты, с другой. Двое военных пронесли знакомый блок управления автопилота и стали его фотографировать со всех сторон. На грузовиках из города привезли деревянные гробы.

Надо сказать, что расследованием катастрофы такого масштаба занималась Государственная комиссия, а ликвидацию последствий на земле осуществляла комиссия Днепродзержинского горисполкома. Они обеспечивали привлечение сил МВД, задействовали систему Гражданской обороны и привлекали городские службы. Военные привлекались в ограниченном количестве с разрешения командующего Киевским военным округом.

Все находки солдаты сложили в общие кучи багажа и деталей самолёта. Твёрдо могу сказать, что никто из солдат никаких «сувениров» с собой не брал.

Авиация дарит время, но взамен требует жизнь

Наша миссия завершалась. Я построил своих солдат и сказал: «Авиация дарит нам самое дорогое – время, но взамен требует тоже высокую плату – жизнь. У вас на плечах голубые погоны, вы служите в авиации. Вы будете обслуживать самолёты и теперь видите, к каким последствием может привести малейшее несоблюдение инструкций, правил полётов и эксплуатации авиатехники».

Автобусы увезли нас обратно в часть. Я проследил, чтобы солдаты прошли на ужин. В столовой они молча пили чай, но ничего не ели.

Прапорщик-дежурный по столовой тихо причитал: «Ну, хлопчики, покушайте хоть что-нибудь!».

Никто не притронулся к еде, взвод молча встал и ушёл.

После столь напряжённого дня я поехал домой уже затемно. В трамвае, как всегда в Днепродзержинске, было много народу, ехала рабочая смена. Я сидел в последнем ряду, смотрел на людей и не мог отделаться от странного чувства – почему гражданские люди живые? Ведь целый день видел живых людей только в униформе, а все штатские были неживые.

Около дома тёплым августовским вечером меня уже ждали все офицерские семьи и местные жители. Расспрашивали, рассказывал что-то.

Наконец-то увидел жену Зою с детьми Серёжей и Наташей. Они добрались нормально, на вокзале, когда поняли, что я не смог встретить, сами взяли такси и приехали к дому. Сосед Жидко мою просьбу не выполнил и их не встретил.

Дома я отказался от ужина, заботливо приготовленного женой, налил себе стакан водки и выпил залпом, как воду, и только тогда стал что-то понимать из того, что происходило вокруг…

Командировка за призывниками

Весной и осенью офицеры школы ездили за призывниками. Это были очень ответственные командировки. Вы получали именную «Доверенность Генерального штаба» на получение и перевозку воинской команды в 25 человек из города N-ска в воинскую часть в городе Днепродзержинск.

Ехать надо было с личным оружием, обязательно не одному. Во время призыва в стране начинала работать огромная мобилизационная машина, сотни тысяч молодых людей отправлялись выполнять свой долг перед Родиной.

Шёл май 1980 года. Из нашей школы уже отправили за призывниками группы офицеров и солдат с карабинами СКС, им предстояло сопровождать воинские эшелоны из самых разных областей.

Мне приказали выехать в город-герой Волгоград, вернее, на Волгоградский областной сборный пункт и доставить команду из 25-ти человек. Несмотря на строгие инструкции, я поехал один и без оружия. Надо сказать, что мы, командиры учебных взводов, считались особой кастой, мы постоянно работали с людьми, умели разрешать совершенно различные жизненные ситуации, воспитывали людей, изменяли их сознание и образ мыслей. Поэтому мы должны были работать с людьми без оружия, это было своеобразным профессиональным шиком.

До Днепропетровска доехал на электричке, и там на вокзале военный комендант меня сразу посадил в поезд, который следовал на Харьков. В Харьков приехал уже в час ночи и пошёл через площадь в железнодорожную гостиницу. Там тоже не стали задавать никаких вопросов и поселили на ночь. Служба военных сообщений в период призыва работала как часы. Поселился в комнате, коек, наверное, на двадцать. Сначала был один, но всю ночь входили и уходили какие-то люди, включали и выключали свет, что-то говорили и шёпотом, и громко, так что уснул я тревожным сном только под утро.

Проснулся от громких разговоров, все кровати в комнате были заняты, и постояльцы оживлённо разговаривали между собой. За столом сидели какие-то военные со странными погонами с одной маленькой звёздочкой – младшие лейтенанты. Они рассказывали весёлые истории и выпивали. Заметив моё пробуждение, радостно предложили:

– Старлей, выпьешь? – и я увидел полстакана самогонки.

Отказался.

– Ну, как хочешь!

И весёлые рассказы продолжались.

Один рассказывал:

– …тушили тут как-то пожар в одном дворе, сарай какой-то с дровами и барахлом. Горело хорошо, ну, Меркулов и вызвался войти внутрь со стволом и там поработать. Ты представляешь, хотел отличиться и медаль получить. А мы ему объясняем, что за сарай медаль «За отвагу на пожаре» не дают, дают только за какой-нибудь важный объект!

Через какое-то время я понял, что это были пожарные с Воронежского авиационного завода, их бросили на усиление в Харьковскую область. Хорошие, в общем-то, мужики.

Затем я познакомился в комнате с лейтенантом и сержантом железнодорожных войск, оказывается, они тоже ехали в Волгоград за призывниками.

Поезд на Волгоград отходил вечером, и днём была возможность посмотреть Харьков – очень красивый, большой город.

В поезде мы ехали все втроём в одном купе плацкартного вагона, и теперь стали выясняться трудности, которые возникли из-за выполнения инструкций. Лейтенант ехал с оружием, с пистолетом ТТ, и теперь все помыслы его и сержанта были о том, как охранять и никому не показывать пистолет. Но ночь прошла без происшествий, а утром поезд уже шёл по бескрайним степям, мелькали станции и полустанки, и впереди был Сталинград.

Один и без оружия

В Волгограде я был в 1966 году. Наш 9-й класс в Риге занял первое место в военно-патриотической работе, изучая деятельность красных латышских стрелков, помню, я нарисовал красивый стенд и альбом, а старинные военные фотографии мне подобрали в Музее революции (ныне Военный музей Латвии). За первое место класс был премирован поездкой в Волгоград. В городе-герое мы побывали весной, монумент «Родина-мать» и мемориальный комплекс на Мамаевом кургане были только что построены, но уже тогда производили сильное впечатление.

С вокзала поехали автобусом на областной сборный пункт (ОСП), где собирались тысячи призывников со всей области, приезжали десятки офицеров за командами для своих частей. Мелькала и морская, и сухопутная военная форма. Тут же были сотни родителей, друзей и подруг, которые провожали своих в армию.

По приезде на ОСП следовало доложить начальнику пункта о прибытии. Вхожу в комнату, где сразу находятся несколько офицеров и располагается стол начальника. Вижу полковника и решаю докладывать ему:

– Товарищ полковник, старший лейтенант Мелконов прибыл за пополнением. Войсковая часть 78436, Днепродзержинск!

Полковник встаёт из-за стола и идёт мне навстречу с распростёртыми объятиями, но проходит мимо не глядя на меня:

– Ах, уважаемый, Ага-Оглы, заходите, пожалуйста! Какими судьбами к нам?

– Да вот племянника в армию отправляю, хотел с Вами посоветоваться и попросить кое о чём.

Они о чём-то договариваются, и я снова докладываю:

– Товарищ полковник, старший лейтенант Мелконов прибыл за пополнением. Войсковая часть 78436, Днепродзержинск!

Полковник опять встаёт и идёт ко мне с распростёртыми объятиями и опять мимо:

– Надежда Сергеевна, дорогая! А у Вас кто в армию идёт?

– Сестры сына вот привела…

– Ну, понятно, капитан займитесь этим делом!

Они радостно беседуют, я стою почти по стойке смирно. Как я понял, Ага-Оглы был большой человек в торговой сфере, а Надежда Сергеевна была директором детсада – уважаемые в районе люди.

Докладываю в третий раз. Начальник берёт мою доверенность, читает её машинально:

– Хорошо, сдайте оружие дежурному, устраивайтесь в офицерскую гостиницу и завтра будете получать людей и документы.

– У меня нет оружия!

– Что? Без оружия? Дай-ка документы. Что? Двухгодичник! У вас там в Днепродзержинске вообще соображают, кого надо посылать за призывниками! – полковник искренне возмущался, что прислали не того офицера.

Я как-то воспринимал всю эту тираду абсолютно спокойно и крайне холодно ему ответил:

– Я командир взвода в учебке, наша специальность – работа с людьми. Мы обходимся без пистолета.

Полковник махнул рукой, к нему стояла очередь уважаемых и дорогих людей. Я козырнул, повернулся и вышел.

В компании офицеров

Офицерская гостиница представляла собой опять-таки комнату на 20 коек, кровати были пошире солдатских и с мягкой сеткой, что понравилось. Соседом был уже мой знакомый лейтенант, который тоже пережил встречу с начальником пункта и тоже с Мариями Ивановнами и другими хорошими людьми. Но там пистолет был на месте, и лишних вопросов не возникло. Его сержанта отправили в казарму вместе с другими солдатами и призывниками.

Офицеры вокруг были самые разные – капитаны и майоры, и моряки, и танкисты со всех концов большой страны.

Устроившись, мы решили выйти посмотреть город и где-нибудь покушать. Надо было взять с собой лейтенантского сержанта, но увольнение и выход в город ему не полагались, а КПП на сборном пункте (впрочем, как и все КПП в Советской армии) был очень строгий.

Сержант-железнодорожник был видный, стройный кавказец, вообще, настоящий младший командир. Мы объявили ему решение на сегодняшний вечер, он побежал и с помощью других сержантов раздобыл у призывников приличную гражданскую одежду, перемахнул через забор и присоединился к нам. Позволить находиться солдату в городе в военной форме без увольнительных документов было нельзя, невозможно даже представить такое, первый же военный патруль выполнил бы свои уставные обязанности.

Пока мы собирались и долго ехали на трамвае в центр (Волгоград – город очень длинный, растянувшийся на 80 км вдоль Волги), уже совсем стемнело. Попытки попасть покушать в рестораны в центре ничем не увенчались, везде стояли очереди.

Тогда решили ехать в Дом офицеров, там тоже обычно был ресторан. Приехали, нашли монументальное здание Дома офицеров, быстро за три рубля уговорили швейцара пустить нас вместе с гражданским лицом («друга встретили, служили вместе»), расположились за столиком. Ресторанная кухня в советское время всегда была на высоте, добавили бутылку коньяку, и получился хороший ужин. Вокруг было много офицеров, оркестр играл популярные мелодии, танцевали. В общем, хорошо провели вечер, отдохнули после дороги и напряжённого дня.

Возвратились нормально, сержант снова перемахнул через забор, а мы отправились в свою гостиницу. Все офицеры были уже на месте, каждый занимался своими делами.

Майор-танкист и моряк капитан 3-го ранга поставили на табуретку между кроватями бутылку «Столичной» водки, закуску и обсуждали особенности и проблемы службы в разных регионах. Мой лейтенант лежал на кровати и задумчиво смотрел в потолок.

– Слышь, лейтенант, – вдруг обратился к нему майор-танкист, – ты ещё молодой, службы не знаешь, но мой тебе совет, никогда не пей с сержантом! Офицер должен держать дистанцию с подчинёнными.

Вероятно, он видел нас вместе в ресторане и теперь, поднабравшись, решил «учить жить». Лейтенант продолжал лежать и смотреть в потолок и, как бы ни к кому не обращаясь, спокойно сказал:

– Я с детства мечтал служить в армии офицером и очень хотел быть танкистом. Но жизнь сложилась так, что я служу в железнодорожных войсках. Если бы Вы, товарищ майор, служили в наших войсках, то Вы бы поняли, что такое сержант в воинском коллективе и как надо строить с ним отношения командиру!

– Ах, ты, пацан! Будешь меня учить! – рявкнул майор и полез на лейтенанта.

Пришлось разнимать. Подключились другие офицеры, мнения, кстати, разделились, но все быстро успокоились, потому что глубина вопроса особо никого не интересовала, а у каждого офицера на этот счёт было своё мнение.

Формирование команды

Утром началась процедура формирования команд. На огромном плацу выстроились тысячи две человек. Офицер военкомата стоял перед строем, называл фамилии, призывники выходили вперёд, и когда команда набиралась, он говорил «покупателю»:

– Товарищ капитан, забирайте команду!

Получил своих пять человек-железнодорожников и мой лейтенант и отвёл их в сторону, проверять документы.

Начали выкрикивать мою команду. Скомплектовали быстро, военкоматчик сказал:

– Забирайте!.

Я вышел вперёд и рявкнул на весь плац:

– Кру-гом!

Это был своего рода психологический приём – нужно было подать команду, которую призывники не ожидают, чтобы завладеть преимуществом и сразу перевести их в другую, в армейскую жизнь.

Дальше я выдавал команды как из пулемёта:

– Пять шагов вперёд, шагом марш! Напра-во! Первая шеренга два шага вперёд! Кругом! Достать военные билеты! Раскрыть на первой странице! Предъявить!

Надо сказать, что весь плац притих и стоял, открыв рты.

В итоге передо мной находилось две шеренги призывников с документами в руках. Стояли, не шелохнувшись, смотрели на меня и совершенно точно понимали, что любое движение здесь теперь будет происходить только по команде этого старшего лейтенанта.

Проходивший сзади меня полковник-начальник сборного пункта тихо так сказал:

– Ладно, ладно, верю, что можешь работать с людьми. Не зверствуй. Продолжай готовить команду…

Потом все призывные команды посадили в автобусы и повезли на Мамаев курган на грандиозный митинг. На кургане с напутственными словами выступали участники войны, ветераны службы, родители, передовики производства и пионеры. Затем все прошли через Зал воинской славы и побывали у Вечного огня. Снова в автобусы и на железнодорожный вокзал. В стороне на запасных путях стоял воинский эшелон с командованием, штабом, караулом и всеми атрибутами военной части, только на колёсах.

Военнослужащим перед посадкой в эшелон полагалось сообщить, до которого пункта они будут следовать. Построил свою команду перед вагоном, сообщил, что следуем в Днепропетровск и подал команду:

– Справа по одному, в вагон бегом, марш!

Через минуту все были в вагоне. Родители призывников пришли провожать своих сыновей прямо к эшелону, они стояли толпой, женщины и девушки плакали, мужчины держались бодро, ибо только мужчины понимают, что такое воинская служба и что чем строже командир, тем лучше для солдата.

Уже садясь в вагон, я обернулся и сказал родственникам:

– Не переживайте, доедем нормально, – и сообщил военную тайну, – будем в Днепродзержинске, в Школе авиационных механиков.

Это сообщение родители восприняли очень радостно, во-первых, не стройбат, а авиация, и не далеко на север, а почти рядом с домом – тут ехать полсуток. И самое главное – не Афган, где уже почти два года шла кровавая война.

Священное право рекрута

Эшелон тронулся, военный оркестр грянул «Прощание славянки», замелькали руки и платки, взгляды, заплаканные лица, все в одном порыве. А дальше было, как в песне группы «Любэ»:

«Звенели колеса, летели вагоны;

Гармошечка пела: “Вперёд”!».

Поезд мчался на восток по бескрайним донским степям. Распределил призывников по купе и стал проводить индивидуальную работу. Вызывал к себе по одному, беседовал, записывал данные в тетрадку и уже через часа два имел первичное представление о людях.

Обязанность командира первым делом наладить службу в подразделении. Распределил должности, назначил временных командиров отделений, выбрал себе помощника. Определил внутренний распорядок нашей команды во время следования к месту дислокации. И самое главное, приготовился к борьбе с трудностями. А трудности предстояли для данного случая обычные, как писали в литературе, «священное право рекрута – выпить».

Уже на сборном пункте было много выпивших. Родственники появлялись со всех сторон со стаканами и бутылками. Особо отличались друзья и подруги, там грусть расставаний исчислялась литрами.

При посадке в эшелон удалось в какой-то мере много бутылок оставить у родственников, но вокруг этого зелья становилось всё больше и больше.

Кроме моей группы, в вагоне находились ещё три-четыре команды, но сопровождавшие офицеры занимали купе в другом вагоне и сюда заходили только изредка, люди были предоставлены сами себе.

Исключение составляла команда шоферов из пяти человек, которую сопровождал пожилой прапорщик. Он всех своих подопечных разместил в одном купе, включая третью полку и боковые места, и постоянно видел их всех сразу. Мы с ним занимали две нижние полки.

Прапорщик мудро наливал каждому будущему шофёру по маленькому стаканчику в обед и на ужин и этим добивался нормального функционирования небольшого коллектива.

Первыми водку призывникам стали продавать проводницы в вагоне. В купе проводников было пара ящиков водки, которые они успешно реализовывали. Однако и доблестная советская милиция (на транспорте) не дремала, и вскоре два оперативника сидели в купе проводников и составляли протокол, а ящики с водкой перегрузили в милицейский уазик, наверное, чтобы отвезти на уничтожение.

Но продажи продолжались, милиция снова появилась на следующей остановке и изъяла ящик водки из подпольного хранилища под вагоном. Ещё на всех остановках и полустанках водку предлагали цыгане. Они стояли ночью около вагонов и передавали водку в окна. Откуда цыгане знали график движения воинских эшелонов осталось нераскрытой тайной. Я перехватывал несколько таких передач, но всё перекрыть было невозможно. Мои подопечные держались с виду прилично и то только потому, что я обходил вагон каждые 15 минут.

Ночью спать практически не пришлось, всё время по вагону ходили какие-то люди – и военные, и гражданские. Воинский караул свою функцию явно не выполнял. В целом, хотел бы сказать, что дисциплина в воинской команде обеспечивается, прежде всего, требовательностью командиров, правильно организованной внутренней службой и взаимодействием с командованием смежных подразделений.

Ночная пересадка

Среди ночи ко мне пришёл посыльный из командирского вагона:

– Товарищ старший лейтенант, вас просит к себе начальник эшелона.

Прихожу, командиры сидят в купе с надписью на бумажке «Штаб». Начальник штаба эшелона, усталый такой майор говорит:

– Служба военных сообщений предлагает Вашу команду высадить на узловой станции и пересадить на рабочую электричку. Тогда вам не надо будет пересаживаться в Днепропетровске, а электричка довезёт вас до станции Баглей, это рядом с вашей частью, прямо домой, так сказать.

В таких случаях уговаривать меня не надо:

– Согласен! – отвечаю. – Как будет организована пересадка?

– Отправление рабочего электропоезда мы задержим до вашего прибытия, это в районе получаса. На платформе вас встретит дежурный по станции и проводит до электрички. Готовьте команду к пересадке. Мы будем на узловой в 2.15 ночи, стоянка две минуты.

Всегда уважительно относился к службе военных сообщений. Всё чётко отслеживается, знают, где кто находится в данный момент, как состыковать наш маршрут с действующими перевозками и многое другое. Если мы считали себя профессионалами по работе с людьми, то эти офицеры были профессионалами по отношению к перевозке войск.

Сегодня это называется военной логистикой, компьютерные системы рассчитывают и составляют графики доставки людей и грузов, но тогда мне было очень приятно, что где-то на бумажных графиках написан номер моей команды, количество человек, пункт назначения Днепродзержинск и фамилия старшего команды – ст. л-т Мелконов.

Такой была Советская армия, она состояла из профессионалов на каждом направлении деятельности и выполняла главную задачу по защите Отечества!

Прибыли на узловую станцию с небольшим опозданием, быстро выгрузились, пьяный эшелон умчался дальше. Дежурный по станции перевёл нас через пути и проводил к двум стареньким вагонам, это и был рабочий электропоезд.

– На Баглее будете примерно через час, специально для вас поезд там остановится, не задерживайтесь.

Несмотря на ночной час, в электричке было много народу. Это была смена железнодорожников, крепкий рабочий народ. Они потеснились, дали место молодым. Я объявил своим подопечным, что следуем в Днепродзержинск и прошу соблюдать в пути следования дисциплину и порядок. Мои призывники как-то притихли, если в эшелоне ещё сохранялась какая-то бравада, то здесь они выглядели совсем мальчишками.

Рабочие смотрели на нас по-особенному. Сейчас понимаю, что среди них были и те, кто служил в армии и 50-60-е годы, а были и участники войны. И каждый, наверное, вспоминал, как сам был призывником, как везли его впервые к месту службы.

Станция Баглей довольно маленькая, но расположена в городе, и мимо ходит трамвай. В Днепродзержинске трамваи ходят круглые сутки и всегда полные – едет рабочая смена. На трамвае доехали до части, строем прошли через КПП, нас уже ждали, доложил дежурному по части о прибытии. Довёл людей до бани, там прапорщики и сержанты приняли их на помывку и выдачу обмундирования.

Впервые за сутки присел хоть более-менее спокойно. Через какое-то время подходит ко мне один из призывников и протягивает рюкзак:

– Возьмите, товарищ старший лейтенант, это Вам, мы тут с ребятами собрали. Всё равно у нас сейчас прапорщики всё заберут, а Вы хоть старались, переживали, довезли нас до места без происшествий.

Я глянул, это был полный рюкзак солёной вяленой рыбы! Как-никак мы же с Волги приехали!

Эпилог

Два года пролетели незаметно, настало время уволиться в запас. Конечно, предложили остаться на службе, но завод в Подмосковье тоже для меня был родным. Потом много раз вспоминал службу в армии. В 2014 году в связи с катастрофой малазийского «Боинга» под Донецком нахлынули воспоминания о 1979 годе, о трагедии над Днепродзержинском, и тогда решил рассказать людям о своём опыте работы и службе в авиации.

Фото из архива автора

Юрий Юрьевич Мелконов, главный редактор журнала “BALTFORT” (Рига)

http://www.melkon.lv/avia/2014/10/30/krylo-s-krasnojj-zvezdojj/